(no subject)

                  E. R. и увиденной вчера девушке
цветы и планеты искрятся на куртке.
только  искусственный мех пушистей, чем снег.
расступаются двери, как снег под ладонью,
и метро качает хмурость.

зима и весна барахтаются в щеках, как в спальнях,
в живых губах, где не улыбка, а искры.
кожа - цветы и планеты.
каждый город скачет восторженно за тобой,

и поэтому хмурость метро -
это хмурость неба над далью,
это серость авроры с румянцем грома
и белизна подушки, чтобы драться с любовником.

чтобы лучше чуять бурю есть чуингам,
только он не резинка, а лепесток.
том и бекки в пещере,
где розовый язык как зимнее солнце.

города как хмурые рыцари влюблены в тебя,
а ты исчезаешь дальше, чем полюс кокетства от полюса солнца,
просто сгораешь без дыма на следующей станции,
пока счастье видеть клокочет в бойцах.

и от нежности занимаются двери других метро,
расступаясь, как ветер, когда ты заходишь.
вся вселенная паладинов и красноармейцев
любит тебя, только и смотрит на тебя.

и, отсалютовав своему товарищу, покрывалу ветра над головой,
флагу, идущему  в непроспавшейся толпе,
я дышу  свежее, чем лыжник, а города людей
станут лесом для лёгких, бурей для глаз и чашкой для пальцев!