letrym: (лет. настр. ст)
нежность к вишне за то, что косточкой может подавиться буржуазия
и за то, что можно часами фтыкать, как на сиськи.
гнев на небо за тех, кто там летает сейчас.
нежность к исписанным стенам, нарушающим закон магазинам
и ко всем, кто когда-нибудь поразил меня
банальностью признаний и трескучестью фраз.

нежность к карамельности отношений, шипучке любви и всему остальному.
классовая нежность безжалостней ненависти заставляет смотреть.
за это я не любил её раньше, а теперь не знаю,
люблю или нет, как людей в кине и метре.

хорошо, что для вишни мой злобный взгляд не такой ядовитый.
хорошо, что в магазе дали бухла до утра.
классовая нежность безжалостней ненависти учит видеть
то, что стоит видеть, нищеброд, человек, сестра!

похоже, я иногда умею писать хорошие стихи. такими темпами я вообще никогда не повешусь нахрен, и обо мне не будут рыдать школьницы и эмансипированные от патриархальной хуеты школьники. ну что за жизнь, а.
letrym: (лет. настр. ст)
когда ты здесь, ноябрь, как цитрус, жёлт.
проснувшись, я вдыхаю серый воздух -
ничем не пахнет, если ты ушёл.

нашёл, обшарив дом в один прыжок,
с твоей перчатки отлетевший блёсток -
когда ты здесь, ноябрь, как цитрус жёлт.

хоть мир и поддаётся, как снежок,
и зимний двор весь в клочьях драки звёздной,
ничем не пахнет, если ты ушёл.

бардак, как потревоженный ожог,
не заживёт, но может быть легко с ним
(когда ты здесь, ноябрь, как цитрус, жёлт)

ем мандарин, купил хурмы мешок,
и можно утопиться в абрикосах -
ничем не пахнет, если ты ушёл.

теплей всего ненатуральный шёлк
простынки, а один под пухом мёрзну.
когда ты здесь, ноябрь, как цитрус, жёлт.
ничем не пахнет, если ты ушёл.
letrym: (лет. настр. ст)
любопытной варваре на бульваре
носик поцеловали. все печали
оттолкнулись от её рыжих ключиц.
она смеялась.

потом почесалась от поцелуя.
это был, кажется, комочек пуха
или бабочка. человек, должно быть,
уже не придёт.

она так и светилась любопытством,
когда сидела там, обхватив плечи.
ведь любопытным ничего не страшно,
и мне, и тебе.
letrym: (профиль лета. политика)
нет, всё таки, сложнее утопии жанра нет. надо описать не то, что хочется (трахаться на балконе и холодный морс, что круто, но не коммунизм) и тем более не то что я-думаю-будет, потому что футурология унылое говно по ощущению, а иное, но при этом не абсурдное. мир, где мне должно быть страшно и одиноко, иначе нахера он вообще и как работает его утопичность? но так, чтобы это была не подлая подножка, а вызов, который хочется принять. ну и так далее. это я к чему всё? просто сейчас, когда оккупай докатился до милой родины, ну и вообще когда оккупай, иное-но-не-абсурдное становится понятней. то что ребята хорошие, мусор выносят, а в конце, может, революция будет - это само собой. но я http://occupy-abay.livejournal.com/ читаю как педивикию и япознаюмир. когда интересно, это и есть история, вроде как.
letrym: (профиль лета. политика)
тут вот хаотик написал, что голосовалка была не очень нечестная, а куча народу возмутилась.
хочу задать тупой вопрос: а зачем? мы боимся, что если нахимичили не намного больше, чем в среднем по цивилизованной части шарика, протесты кончатся? но им же не обзательно кончаться, можно будет прицепиться к любому следующему уродскому закону или распоряжению и протестовать дальше, раз уж мобилизация произошла. и мне, например, не придётся ещё тыщу раз объяснять почему я против буржуазных выборов, но за протесты.

клянусь вакхом, я за то, чтобы в каждой стране правили коммунисты, которых я считаю коммунистами, состоящие или нет в тактических союзах по обстоятельствам, а если они не правят, то пусть организовываются, а потом хоть на выборах побеждют, хоть в наследство власть получают, хоть в карты выигрывают, мне всё равно. здесь и сейчас нас должна волновать не их власть, а наша организация. она выковывается в протестах,  а против нечестности при голосовалке вообще, масштабов этой нечестности или ещё чего неважно.
letrym: (лет. настр. ст)
афродизиаков в чай как звёзд,
чтобы чесались губы куда-то лететь.
мокрый снег обнимается и блюёт, как матрос,
но не хочет с нами сидеть.

снег и пот-кровь-слёзы это как книжка и мир.
земля, начитавшись, теплеет.
и весна народов пробегает барашками
вперехлёст на белые плечи.

и неё тентакли, она не отпускает, сбивает дых,
и вихрастый стих превращает в скупое дело.
и камелоты легче, чем кеды,
когда мы топчемся здесь.
letrym: (живые. эстетика)
высматриваю в снежных хлопьях март, кошек, митинги, день парижской коммуны, таблетки от бубнёжки обывателей и чего-нибудь ещё, высмотрел только кошек, митинги и хз что, значит не зря.
ещё стихи такие:

мы встретились и катимся в завтра,
как тёплые снежинки в снеговика.
мы над лужами,
как японский флажок над суши-баром:
лакайте, усталые дни!
мы носимся, как рекламки, по спинкам скамеек
и, туго загораясь, горим,
как никто, кроме глаз человека, не может уметь.

и такие:
                                                      ay voz antigua de mi amor..
голос моей правоты, открытости и любви,
как ты спружинишь, чтобы ко мне ворваться?
лезь, изорав новенькие штаны,
куртку, свитер и майку,
лезь ко мне, чтобы лечить.

в этом свитере
ты, умещаясь в руках,
не умещаешься в выдумках о тебе,
мой тогдашний голос! тогдашний я!

у тебя такие лёгкие кеды,
что мы встретимся только
через море изодранных штанов,
курток, свитеров и футболок
в будущем, в тучах, в тёплом снегу, вместе.

товарища иудейского плотника с днюхой, если уж по григорианскому не поздравил.
letrym: (лет. настр. ст)
- я идейная кошка, друг отважного трубочиста.
мои лучи - это музыка на 10 кварталов.
когда я грызу одеяло, все пьют сладкий снег или дождь.
когда я сверкаю глазами с карниза,
кофе с печеньем на площадях.
это как выйти из курной хаты, чтобы искать цветок папоротника
не в сезон и найти миллион цветков.

- а я вчера следл по теням на обоях,
какой за стёклами ветер.
читал про разогнанный марш,
придумывал мелким про лепреконов,
которые живут там, где стоит жить,
и хотел не к лепреконам, а ближе.

- я кошка, которую гладят, когда коряво
мечтают, что вот,
люди-кошки, бродячие под кирпичный джаз
и меланхолично болтающие с мышами,
станут опять людьми и
научат других как греть друг друга,
когда наперебой поицейскиеи и дождь.

- я листаю стихи про первых космонавтов, написанные их современниками
и думаю, что мне везёт больше.
letrym: (лет. настр. ст)
понимаешь, весна
приходит каждый раз когда ты
набираешь в котелок снега
и делаешь чай.
но, чтобы для всех пришла весна,
нужно, чтобы поднялся ветер,
затрещали сосульки,
и драка.
letrym: (лет. настр. ст)
в чёртовых интернетах не нашёл своего любимого стихотворения максима танка, но, поскольку везде сирень и на родине хуйня перепёр по памяти.

вы слышите, весна идёт?                                             
в решётки ветерки задули,                                 
и стражник ночи напролёт                                   
сирень с винтовкой караулит.

она так мягко расцвела,
певуче брызнув огоньками
и синим отблеском легла,
как шаль на проволоку, камень.

я тихо разбудил своих, 
от слёз в глазах сирень светилась.
невдалеке в руках худых  
решётка, хрустнув, покосилась.

максим танк потрясающий, любимый белорусский поэт.

вы чуеце, вясна ідзе?                    
звініць у маім акне жалеза.
з вінтоўкай стражнік ноч і дзень
пільнуе куст пахучы бэзу.

а ён зацвіў, агнём гарыць
такім пявучым, мяккім, сінім.
на дрот калючы, на муры
як хустку полымя ускінуў.

я ціха разбудзіў сваіх.
ад слёз сінелі вочы бэзам,
і недзе хруснула ў худых
руках іржавае жалеза.

май

May. 28th, 2011 01:14 am
letrym: (живые. эстетика)
ветер ломает только заборы,
цветы бережёт до хруста и сока.
дождь омывает раны с тех пор,
как к ним жестокость присохла.

и вертолётики и черёмуха
напоминают про гибель Коммуны,
и как Париж не сдаётся
май охватившей хмурости.

к ранам присохли чужой испуг и усталость,
и бинты из вранья изорвались о самодовольство.
дождь врывается в раны, хрустя
и в них остаётся только теплынь с мостовой.
letrym: (лет. настр. ст)
интересно, почему рыжие лохматые собаки кажутся мне меньше похожими на огонь, чем гладкие?
letrym: (лет. настр. ст)
доверчиво, как мать-и-мачеха в метель,
читаю математиков.
от корешков - как от лугов звенящих.
и, закусив губу до вкуса моря,
слежу, как за мелькнувшей в электричке
рубашкой (и глазами) не догнать,
за огоньком из формулы.
                                            быть вместе
с внезапно понятым.
страдать об ускользнувшем.
и, замирая в лапках у значков,
знать горечь, ветер.
всё как на скамейке
letrym: (шляпник. чааай. всегдааа)
с днём офигенной космонавтики ура!
я щас малоинтернетный, но ракеты крутые и ссср крутой, так что не вижу повода не захлебнуться ветром будущего.
letrym: (шляпник. чааай. всегдааа)
а я тут фигак и поселился в городе из своей недопрозы.
смотрю в окошко, а там электролесье, выхожу в королёв и он мне жутко нравится.
поэтому два стиха, старый и новый:

два стиха )а ещё из-за того, что никто не пишет букву ё, чувствую себя как в лондоне.
а когда-то гости городка наверное постигали всю мощь диалектики от надписей Королевский городской совет или каких-нить в этом роде.
letrym: (лет. настр. ст)
Страшный год! Газетное витийство
И резня, проклятая резня!
Впечатленья крови и убийства,
Вы вконец измучили меня!
О, любовь! — где все твои усилья?
Разум! — где плоды твоих трудов?
Жадный пир злодейства и насилья,
Торжество картечи и штыков!
Этот год готовит и для внуков
Семена раздора и войны.
В мире нет святых и кротких звуков,
Нет любви, свободы, тишины!
Где вражда, где трусость роковая,
Мстящая — купаются в крови,
Стон стоит над миром не смолкая;
Только ты, поэзия святая,
Ты молчишь, дочь счастья и любви!
Голос твой, увы, бессилен ныне!
Сгибнет он, ненужный никому,
Как цветок, потерянный в пустыне,
Как звезда, упавшая во тьму.
Прочь, о, прочь! сомненья роковые,
Как прийти могли вы на уста?
Верю, есть еще сердца живые,
Для кого поэзия свята.
Но гремел, когда они родились,
Тот же гром, ручьями кровь лила;
Эти души кроткие смутились
И, как птицы в бурю, притаились
В ожиданьи света и тепла.

Н. Некрасов


на самом деле, эти души, верней эти прекрасные суммы общественных отношений нифига не затаились, а те, кто родился под тот гром, о котором стихи, вообще великий октябрь устроили.
но настроение и такое бывает.

всё таки, дни гораздо-гораздо короче лет. про Парижскую Коммуну не получается думать, не вспоминая версальских палачей и кровавую неделю, даже про самое её начало. но к СССР у меня точно такое же отношение, просто там есть на что отвлечься и просто радоваться, но я не уверен, что нужно отвлекаться. две Коммуны стояли и не выстояли, погибнув по разному, третья не должна погибнуть.
конечно пролетарских выступлений и революций было много, но крепостей у пролетариата было только две.
да здравствует, всемирная пролетарская революция, одержавшая 140 лет назад первую победу!
letrym: (профиль лета. политика)
140 лет Парижской Коммуне.

коты и коммунары, соединяйтесь! да здравствует вечный март, выцарапывайте версальцам глаза!
70 дней, или 70 лет, сколько бы ни держалась Коммуна, она никогда не умирает.
letrym: (шляпник. чааай. всегдааа)
где-то год назад, скорей чуть больше, я забрёл в книжный, примерно в том месте, где бродвей выходит к южному парому, там ещё из окошек этого книжного такая маленькая готичность с могилками видна, и рядом есть полустандартная кафешность, где можно схавать овсянку с корицей или горячий бутерброд, я там сидел как-то раз и писал, как янеку сладко трахаться на канатах с матросами и слушать советы огромной негритянки про то, как справиться со страхом, а ещё там бетри-парк рядом, ясен пень, я на всё это отвлёкся потому что соскучился, а так вообще я про книжный
я забрёл без конкретной цели, обычно я туда ходил пристроиться в углу и листать офигенные атласы стран, звёзд, сказок и кишок или книжки из серии 501 неведомая хуйня, восхищаться девочками в полосатых носках, млеть от мальчиков в шарфах, а думать всё равно о круассанах,или даже о варёной картошке, потому что после работы же.
но в тот раз я как-то зарулил к полке с поэзией и стал читать лэнгстона хьюза. одно стихотворение мне очень понравилось, я переписал его в блокнотег, а вечером, катая мелкого в кресле или куря с чаем на крыше, перевёл. вот так:

девушке в непогоду
говорила странная боль
"дождь тебе больше подходит,
чем крыша над головой"

а летом боль толкала
в самые жаркие дни
гулять под палящим солнцем,
а не в тени.

зимой напоминала
"твой уют не всерьёз"
и девушка выбегала
раздетая на мороз.

а теперь, внимание вопрос, кто знает что это за стихи?
я не помню ни названия, ни единой строчки, а автор, как уже сказано, лэнгстон хьюз.
впрочем, кажется оно называлось queer pain и щас я нагуглю, но, если бы я нагуглил заранее, не развёл бы тут стока сентиментальной географии с топонимикой, а мне их очень хотелось развести.

апд - оказывается strange hurt, как я умудрился наоборот запомнить
letrym: (профиль лета. политика)
посмотрел местами 3-ю часть кургиниады. (ссыль лень совать, все и так знают)
чёт надежда на то что метафизика - это только для затравки улетучилась совсем, и крылышками не помахала.
и странные моменты, которые и таким-вот-романтизмом не объяснишь проскальзывают всё чаще.
к кому он обращается вообще? понятно, только, что не к коммунистам, не к левым.
передать не могу, как меня это огорчает. не хочу ещё больше расходиться с теми, кто мне симпатичен.

а между тем весна народов и завихрения личножизни.
даже мысли о том сколько ада придётся пережить всем-всем-всем при самом лучшем раскладе - бесятся и веселятся, как и все остальные мысли.
мы ещё повоюем, вот мелкий подрастёт, и лично мы - тоже, а пока скрещиваем пальцы.