мы спина к спине у мачты

нежность к вишне за то, что косточкой может подавиться буржуазия
и за то, что можно часами фтыкать, как на сиськи.
гнев на небо за тех, кто там летает сейчас.
нежность к исписанным стенам, нарушающим закон магазинам
и ко всем, кто когда-нибудь поразил меня
банальностью признаний и трескучестью фраз.

нежность к карамельности отношений, шипучке любви и всему остальному.
классовая нежность безжалостней ненависти заставляет смотреть.
за это я не любил её раньше, а теперь не знаю,
люблю или нет, как людей в кине и метре.

хорошо, что для вишни мой злобный взгляд не такой ядовитый.
хорошо, что в магазе дали бухла до утра.
классовая нежность безжалостней ненависти учит видеть
то, что стоит видеть, нищеброд, человек, сестра!

похоже, я иногда умею писать хорошие стихи. такими темпами я вообще никогда не повешусь нахрен, и обо мне не будут рыдать школьницы и эмансипированные от патриархальной хуеты школьники. ну что за жизнь, а.

любопытной варваре на бульваре
носик поцеловали. все печали
оттолкнулись от её рыжих ключиц.
она смеялась.

потом почесалась от поцелуя.
это был, кажется, комочек пуха
или бабочка. человек, должно быть,
уже не придёт.

она так и светилась любопытством,
когда сидела там, обхватив плечи.
ведь любопытным ничего не страшно,
и мне, и тебе.

тут вот хаотик написал, что голосовалка была не очень нечестная, а куча народу возмутилась.
хочу задать тупой вопрос: а зачем? мы боимся, что если нахимичили не намного больше, чем в среднем по цивилизованной части шарика, протесты кончатся? но им же не обзательно кончаться, можно будет прицепиться к любому следующему уродскому закону или распоряжению и протестовать дальше, раз уж мобилизация произошла. и мне, например, не придётся ещё тыщу раз объяснять почему я против буржуазных выборов, но за протесты.

клянусь вакхом, я за то, чтобы в каждой стране правили коммунисты, которых я считаю коммунистами, состоящие или нет в тактических союзах по обстоятельствам, а если они не правят, то пусть организовываются, а потом хоть на выборах побеждют, хоть в наследство власть получают, хоть в карты выигрывают, мне всё равно. здесь и сейчас нас должна волновать не их власть, а наша организация. она выковывается в протестах,  а против нечестности при голосовалке вообще, масштабов этой нечестности или ещё чего неважно.

высматриваю в снежных хлопьях март, кошек, митинги, день парижской коммуны, таблетки от бубнёжки обывателей и чего-нибудь ещё, высмотрел только кошек, митинги и хз что, значит не зря.
ещё стихи такие:

мы встретились и катимся в завтра,
как тёплые снежинки в снеговика.
мы над лужами,
как японский флажок над суши-баром:
лакайте, усталые дни!
мы носимся, как рекламки, по спинкам скамеек
и, туго загораясь, горим,
как никто, кроме глаз человека, не может уметь.

и такие:
                                                      ay voz antigua de mi amor..
голос моей правоты, открытости и любви,
как ты спружинишь, чтобы ко мне ворваться?
лезь, изорав новенькие штаны,
куртку, свитер и майку,
лезь ко мне, чтобы лечить.

в этом свитере
ты, умещаясь в руках,
не умещаешься в выдумках о тебе,
мой тогдашний голос! тогдашний я!

у тебя такие лёгкие кеды,
что мы встретимся только
через море изодранных штанов,
курток, свитеров и футболок
в будущем, в тучах, в тёплом снегу, вместе.

товарища иудейского плотника с днюхой, если уж по григорианскому не поздравил.

понимаешь, весна
приходит каждый раз когда ты
набираешь в котелок снега
и делаешь чай.
но, чтобы для всех пришла весна,
нужно, чтобы поднялся ветер,
затрещали сосульки,
и драка.

ветер ломает только заборы,
цветы бережёт до хруста и сока.
дождь омывает раны с тех пор,
как к ним жестокость присохла.

и вертолётики и черёмуха
напоминают про гибель Коммуны,
и как Париж не сдаётся
май охватившей хмурости.

к ранам присохли чужой испуг и усталость,
и бинты из вранья изорвались о самодовольство.
дождь врывается в раны, хрустя
и в них остаётся только теплынь с мостовой.

доверчиво, как мать-и-мачеха в метель,
читаю математиков.
от корешков - как от лугов звенящих.
и, закусив губу до вкуса моря,
слежу, как за мелькнувшей в электричке
рубашкой (и глазами) не догнать,
за огоньком из формулы.
                                            быть вместе
с внезапно понятым.
страдать об ускользнувшем.
и, замирая в лапках у значков,
знать горечь, ветер.
всё как на скамейке

а я тут фигак и поселился в городе из своей недопрозы.
смотрю в окошко, а там электролесье, выхожу в королёв и он мне жутко нравится.
поэтому два стиха, старый и новый:

( два стиха )

а ещё из-за того, что никто не пишет букву ё, чувствую себя как в лондоне.
а когда-то гости городка наверное постигали всю мощь диалектики от надписей Королевский городской совет или каких-нить в этом роде.

140 лет Парижской Коммуне.

коты и коммунары, соединяйтесь! да здравствует вечный март, выцарапывайте версальцам глаза!
70 дней, или 70 лет, сколько бы ни держалась Коммуна, она никогда не умирает.

где-то год назад, скорей чуть больше, я забрёл в книжный, примерно в том месте, где бродвей выходит к южному парому, там ещё из окошек этого книжного такая маленькая готичность с могилками видна, и рядом есть полустандартная кафешность, где можно схавать овсянку с корицей или горячий бутерброд, я там сидел как-то раз и писал, как янеку сладко трахаться на канатах с матросами и слушать советы огромной негритянки про то, как справиться со страхом, а ещё там бетри-парк рядом, ясен пень, я на всё это отвлёкся потому что соскучился, а так вообще я про книжный
я забрёл без конкретной цели, обычно я туда ходил пристроиться в углу и листать офигенные атласы стран, звёзд, сказок и кишок или книжки из серии 501 неведомая хуйня, восхищаться девочками в полосатых носках, млеть от мальчиков в шарфах, а думать всё равно о круассанах,или даже о варёной картошке, потому что после работы же.
но в тот раз я как-то зарулил к полке с поэзией и стал читать лэнгстона хьюза. одно стихотворение мне очень понравилось, я переписал его в блокнотег, а вечером, катая мелкого в кресле или куря с чаем на крыше, перевёл. вот так:

девушке в непогоду
говорила странная боль
"дождь тебе больше подходит,
чем крыша над головой"

а летом боль толкала
в самые жаркие дни
гулять под палящим солнцем,
а не в тени.

зимой напоминала
"твой уют не всерьёз"
и девушка выбегала
раздетая на мороз.

а теперь, внимание вопрос, кто знает что это за стихи?
я не помню ни названия, ни единой строчки, а автор, как уже сказано, лэнгстон хьюз.
впрочем, кажется оно называлось queer pain и щас я нагуглю, но, если бы я нагуглил заранее, не развёл бы тут стока сентиментальной географии с топонимикой, а мне их очень хотелось развести.

апд - оказывается strange hurt, как я умудрился наоборот запомнить