мы спина к спине у мачты

гомер наслушался пастушек,
мастеровых и моряков,
набрал себе их песен в уши,
совсем как я, и был таков.

он пел торговкам на базаре,
забыв про лиру за плечом.
и люди песенки узнали,
совсем как вы, но тсс! молчок.

он всё слизал у них? да ну и
пускай отдаст кому-нибудь.
и все друг другу подмигнули,
совсем как мы - и в добрый путь.

http://www.poetryloverspage.com/poets/kipling/when_omer_smote.html

уайльд, сонет к свободе.

не думай, что люблю твоих детей,
самодовольных, скучных, пустоглазых,
от лишних знаний берегущих разум.
но грозы демократий впереди,
террора власть, анархии пути,
в вас, словно в море мой восторг глядит,
твой брат, свобода - гнев в моей груди!
только далёкий ропот площадей
меня зовёт. пускай все короли
кнутом или предательским огнём
народы грабят, растоптав права,
не шелохнусь. и всё таки жива
мечта христов, стоящих на своём.
они мне ближе, что ни говори.

оригинал

где-то год назад, скорей чуть больше, я забрёл в книжный, примерно в том месте, где бродвей выходит к южному парому, там ещё из окошек этого книжного такая маленькая готичность с могилками видна, и рядом есть полустандартная кафешность, где можно схавать овсянку с корицей или горячий бутерброд, я там сидел как-то раз и писал, как янеку сладко трахаться на канатах с матросами и слушать советы огромной негритянки про то, как справиться со страхом, а ещё там бетри-парк рядом, ясен пень, я на всё это отвлёкся потому что соскучился, а так вообще я про книжный
я забрёл без конкретной цели, обычно я туда ходил пристроиться в углу и листать офигенные атласы стран, звёзд, сказок и кишок или книжки из серии 501 неведомая хуйня, восхищаться девочками в полосатых носках, млеть от мальчиков в шарфах, а думать всё равно о круассанах,или даже о варёной картошке, потому что после работы же.
но в тот раз я как-то зарулил к полке с поэзией и стал читать лэнгстона хьюза. одно стихотворение мне очень понравилось, я переписал его в блокнотег, а вечером, катая мелкого в кресле или куря с чаем на крыше, перевёл. вот так:

девушке в непогоду
говорила странная боль
"дождь тебе больше подходит,
чем крыша над головой"

а летом боль толкала
в самые жаркие дни
гулять под палящим солнцем,
а не в тени.

зимой напоминала
"твой уют не всерьёз"
и девушка выбегала
раздетая на мороз.

а теперь, внимание вопрос, кто знает что это за стихи?
я не помню ни названия, ни единой строчки, а автор, как уже сказано, лэнгстон хьюз.
впрочем, кажется оно называлось queer pain и щас я нагуглю, но, если бы я нагуглил заранее, не развёл бы тут стока сентиментальной географии с топонимикой, а мне их очень хотелось развести.

апд - оказывается strange hurt, как я умудрился наоборот запомнить

крик риму

яблоки порезались
о блестящие серебренные ножики.
облака, распотрошённые коралловой лапой,
на которой горит орешек огня.
отравленные рыбки страшнее акул,
но страшнее слёзы, от которых слепнут толпы.
ранящие розы,
шипы, загнанные в жилки,
озлобленные миры и черви, сосущие любимых
обрушатся на тебя и на огромный храм,
лоснящийся от армейских языков,
как будто кто-то мочится на голубку
и плюётся угольной крошкой,
а вокруг тысячи колокольчиков.

потому что никто не разделит вина и хлеба,
не разобьёт лужайку во рту мертвеца,
не расправит паруса утешения,
не заплачет над слоновьими ранами.
только миллион кузнецов
куёт цепи для нерождённых.
только миллион столяров
строгает гробы для безымянных.
только обездоленные
раздеваются и ждут пули.
пусть тот, кто презирает голубку
завопит голый среди колонн,
заразит сам себя проказой
и кричит так, чтобы крик растворил
его кольца и бриллиантовые трубки.
но ему в белом
плевать на тайну колосьев,
на стоны рожениц,
на христа, всё ещё готового напоить,
на то, что от денег горят поцелуи,
и кровь невинных он отдаёт надутым фазанам.

твердят наставники детям
о горнем свете волшебном,
а здесь смыкаются сточные ямы,
и духи холеры вопят, извиваясь.
наставники всё тычут с замиранием в благоуханные храмы,
но у подножия статуй нет любви.
и под неумолимым кристаллом нет её.
любовь живёт в обвислых от жажды боках,
в упрямой хибарке, встречающей наводненье,
в гнёздах голодных ужей,
в грустном море, качающем мёртвых чаек,
и когда впиваются в губы, прикрываясь подушкой.
но старик с прозрачными руками
скажет: любовь!
и все обречённые подхватят:
любовь! любовь!
в развевающийся от нежности платок
выдохнет: мир! мир!
зажатый между ножами и динамитом
скажет: любовь!

а пока. а пока! пока
негры-уборщики,
мальчишки, дрожащие перед бледной жестокостью старших,
женщины, которых топят в духах,
митинги молота, скрипки и облака
пусть кричат, хоть мозги и размазаны по стене,
пусть кричат против храмов,
пусть кричат, обезумев от жара,
пусть кричат, обезумев от снега,
пусть кричат наперекор дерьму в голове,
пусть кричат, как все ночи разом,
таким сорванным голосом,
что города задрожат как дети.
и обрушат тюрьмы нефти и маршей.
потому что мы хотим наш насущный хлеб,
веточку вербы, вечную неколючую нежность,
потому что мы хотим выполнить волю земли,
разделив по-братски её плоды.

оригинал
ещё перевод тут есть, а больше я не нашёл

паўстань, галеча ўсяго сьвету,
паўстань, галодны i жабрак!
няхай наш розум рвецца зь пецель,
хадзем на бой, как зьнiшчыць змрок!

разбурым сьвет хлусьнi i гвалту
i пабудуем новы сьвет.
хто быў нiчым, той стане варты
рэвалюцыйных нашых зьмен.

на апошнюю бойку
разам з намi хадзем!
гэты гiмн наш рабочы
аб'яднае людзей!

да нас ня прыйдзе выратоўшчык,
нi бог, нi пан, нi правадыр!
мы толькi самi скажам "досыць!"
i жахi адляцяць як дым!

мы возьмем прыз, што нам належыць,
мы распачнем наш вольны рух,
няхай гарачае жалеза
гнуць кавалi для нашых рук!

на апошнюю бойку
разам з намi хадзем!
гэты гiмн наш рабочы
аб'яднае людзей!

Fischia il vento, urla la bufera
scarpe rotte eppur bisogna andar
a conquistare la rossa primavera
dove sorge il sol dell’avvenir.

Ogni contrada è patria del ribelle
ogni donna a lui dona il sospir
nella notte lo guidano le stelle
forte il cuore e il braccio nel colpir.

Se ci coglie la crudele morte
dura vendetta sarà del partigian
ormai sicura è già la dura sorte
del fascista vile traditor.

Cessa il vento calma è la bufera
torna a casa il fiero partigian
sventolando la rossa sua bandiera
vittoriosi, alfin liberi siam.

просто эта песенка братских и солнечных аппенин на мотив катюши дико в настр послевре..
и воздух постоянно такой что кажется родину видишь, потому что то вечер прозрачный, то снег светится..

здравствуй, ветер, просыпайся, буря,
от луны до рваных башмаков,
красную весну пошли разбудим
новым солнцем завтра над башкой.

здесь мятежник в каждой подворотне,
сон его подруги сторожат,
ночью он под звёздным небом бродит,
твёрдым сердцем выверяя шаг.

если смерть оскалится с дороги,
партизаны смерти отомстят,
и фашисту больше не растрогать
ни сердца, ни штык, ни алый стяг.

тише, ветер, успокойся, буря,
не сбивай бойцов усталых с ног.
с алым стягом вдоль знакомых улиц
мы идём с победой и весной.

ты знаешь, я тебя не укорю
за то, что пью и плачу о былом,
за мятежи, за алую зарю
над беднотой, что валит напролом.

и мужество, и жажда их равны,
и тот солжёт, кто посулит покой,
и красота, как тетива звенит,
и благородство проще, чем огонь.

всё это наше. пусть нас предал век,
и выровнял, и высмеял пути,
но мы - такие. мы хотим наверх,
где Трою взять, чтоб сжечь и победить?

William Butler Yeats - No Second Troy

Why should I blame her that she filled my days
With misery, or that she would of late
Have taught to ignorant men most violent ways,
Or hurled the little streets upon the great.
Had they but courage equal to desire?
What could have made her peaceful with a mind
That nobleness made simple as a fire,
With beauty like a tightened bow, a kind
That is not natural in an age like this,
Being high and solitary and most stern?
Why, what could she have done, being what she is?
Was there another Troy for her to burn?

1
- Чудак, кому ты это сшил?
- А это плащ Печали.
Пусть все смеются и глядят
На этот плащ Печали,
Смеются и глядят.

- А паруса тогда зачем?
- Для корабля Печали.
Пускай плывёт и день, и ночь
Под парусом Печали,
Плывёт и день и ночь.

- А войлочные башмаки?
- И башмаки - Печали,
Чтоб незаметно трогал слух
Нетвёрдый шаг Печали,
Внезапно трогал слух.

2
И гомон воробьиный под стрехой,
И быстрый блеск луны в окне пустом,
И этих листьев шелест и покой
Прогнали память, не пустили стон.

И только угол рта её дрожит,
Горят глаза и слёзы по краям,
Она, как Одиссей, кружит, кружит,
И смерти не боится, как Приам.

Она стоит, и гомон под стрехой,
Молочный блеск луны в окне пустом,
И листьев дрожь, как будто под рукой,
Сольются, обовьют, и вырвут стон.

Без дела бродил кошак,
Луна плыла высоко,
Луна - кошачья сестра,
В неё уставился кот.
В неё глядит Миналуш,
Мяучит, почти визжит,
Прохладны небо и кровь,
Кошак едва не дрожит.
Пляши в холодной траве,
Как струны её настрой,
Ведь только сейчас, сейчас
Встречаются брат с сестрой..
И так легко танцевать,
Учи Луну - раз-два-три,
С небес от моды чужой,
Она сбежала, смотри!
Всё ловит свет Миналуш
И всё скользит над травой,
Луна идёт на ущерб,
Желтея над головой.
Что знаешь ты, Миналуш,
О том, как полной луне
Катиться в ночь на ущерб
Всё жальче и всё больней?
И снова ты одинок,
Дрожишь в холодной траве,
И вслед ушедшей сестре
Глядишь из мохнатых век.